Антон Прошенков
Осиротевшие аргонавты
Процесс французской колонизации североамериканских территорий, имевший длительную предысторию, внезапно застопорился в 1603 году. Произошло это по причинам, естественнее которых не могло быть, но в силу этого оказавшимся столь неожиданными, сколь и непредсказуемыми. Внезапно случилось так, что человека, под руководством которого находилась подготовка к «броску через Атлантику», постигла внезапная кончина. В 1603 году скончался Эмар де Клермон де Шаст, глава созданной им же Канадской компании по торговле мехами, наместник короля Генриха IV в канадских землях.
Мессир де Шаст ушел в мир иной на пороге своего семидесятилетия, находясь в ореоле славы, заслуг и достижений. Ему не суждено было вступить на канадский берег, управлять которым назначил его король Генрих IV. Но за свое недолгое наместничество он успел больше, чем это вообще было возможно, больше, чем от него кто-либо мог ожидать. Старый заслуженный адмирал, морской волк, поседевший среди скрипа корабельных снастей, насквозь пропитанный морской солью и духом первооткрывателей, звавшим ступить за горизонт и коснуться солнечного диска, погружающегося в океан – таким он отправился в свое последнее плавание.
В том же году окончился земной путь «Одиссея Новой Франции» – Пьера де Шовена де Тоннетуи. Столь странное стечение обстоятельств многие из современников объясняли вмешательством сверхъестественных сил. Католические священники усматривали в этом указание длани Божией, которая по их словам, карала гугенотов и препятствовала переселению христиан из Европы в земли, населенные краснокожими язычниками. Ситуация и впрямь могла показаться многим патовой. Вместе с ушедшим в закат де Тоннетуи достоянием преданий стали его авторитет и торговые союзы с канадскими индейцами. После него осталась лишь слава его имени и воспоминания о его делах, но то был лишь герб на знамени, которое должно было быть еще кем-то поднято.
Со смертью Эмара де Шаста не перестала существовать созданная им Канадская меховая компания, но он сам был цементом, скреплявшим ее. Его богатый опыт морехода и негоцианта был гарантией ожидающего предприятие успеха, а его имя и слово стали залогом того, что не пропадет и не будет потрачено впустую ни одного сантима из средств, вложенных негоциантами, поверившими в их авторитет. При жизни Пьера де Шовена де Тоннетуи и Эмара де Клермона де Шаста было собрано воедино все необходимое для начала обширной колонизации канадских земель. Были подготовлены колониальные товары для покупки мехов и заключения союзов с индейцами. На рейдах находились в готовности к отплытию суда и корабельные команды, для плавания были созданы запасы продовольствия и пороховые склады, по заказу для экспедиции были отлиты пушки.
Дело оставалось за малым – десятки судов и сотни людей на них ожидали взмаха руки адмирала, затянутой в алую сафьяновую перчатку – взмаха, который должен был отправить их в далекий поход к закатным берегам. Их звала и манила суровая земля, гранитные скалы в которой поросли полутораобхватными медноствольными соснами, не знавшими звука топора, земля, серые валуны которой окрашивало в густой цвет охры завершающее свой дневной путь солнце. Взмаха руки не последовало, скрещенные на груди длани почившего адмирала сжимали шпагу, положенную вместе с ним в родовую усыпальницу, его перст ныне указывал пути к другим горизонтам. Великолепный «Арго» лишился своего Ясона раньше, чем успел наполнить ветром белоснежные паруса и погрузить весла в горькие воды закатных морей.
В поисках нового Ясона
Но помимо воли почивших де Тоннетуи и де Шаста, на Запад французов вела воля короля Генриха IV. Проницательный и дальновидный политик, он многого ожидал от новых земель, открытых для французской короны Жаком Картье. Королевская мысль простиралась столь далеко, что выгоду для возглавляемого им государства монарх получил бы даже в том случае, если бы в канадской земле не было ничего кроме песка и камня. Король многого ожидал от Нового Света и много сделал для того, чтобы экспедиция, чьей целью было бы создание французских колоний-поселений, состоялась. И в королевские планы не входило давать кому-либо или чему-либо, будь это даже Его Величество Случай, права нарушать его планы.
Концепция монархической власти такова, что, согласно ей, воля короля является одновременно и волей Бога. Поэтому король Генрих, зная, сколько сил, средств и времени было вложено в подготовку экспедиции в «страну канад», чаяния каких людей стоят за нею, решил взять на себя роль Провидения. Он вознамерился указать на кандидатуру нового Ясона, долженствующего повести в Новый Свет аргонавтов, самостоятельно, по своему выбору. И выбор этот был сделан. И пал он на дворянина Пьера Дюгуа, сира де Мон.
Время Пьера Дюгуа
Пьер Дюгуа родился в 1558 году в замке Мон, неподалеку от Руана – крупного портового города, расположенного в нижнем течении Сены. Как и большинство французских дворян того поколения, он отличался неудержимым и пылким характером, неуемным духом авантюризма и жаждой приключений. По вероисповеданию Дюгуа был гугенотом, поэтому весь пыл своей юности и молодости посвятил активному участию в Религиозных войнах, терзавших французское государство на протяжении полувека. После подписания Нантского эдикта оказался, что называется, не у дел, но будучи близко знаком с Пьером Шовеном де Тоннетуи, решил принять участие в его меховой торговле на канадских берегах.
Экспедиции в Новую Францию показались Дюгуа не менее захватывающими, нежели гражданские войны. Опасность они представляли едва ли не большую, а от увиденных в Новом Свете перспектив, захватывало дух. Помимо славы и подвигов, практичный сир де Мон быстро почувствовал привлекательность перспектив торговых, начавших разворачиваться в Новом Свете при посредстве и под руководством де Тоннетуи. Стоит отметить один психологический аспект, разительно отличавший в этом плане менталитет дворян-католиков от дворян-гугенотов. Речь идет об их отношении к наживе и торговле. Чтобы лучше понять мотивы, приведшие Дюгуа на избранный им путь, погрузимся ненадолго в атмосферу Старой Франции и попробуем определить, какими мотивами руководствовались в целом ее дворяне при выборе жизненного пути.
«Потомки Роланда» и «Торговцы»
Подавляющее большинство французских дворян-католиков, традиционно ведущих свое происхождение от рыцарей Карла Великого или участников Крестовых походов, почитали ниже своего достоинства проявлять интерес к торговле. Так традиционно роль социальной прослойки торговцев во Франции принадлежала общинам итальянцев (их называли ломбардцами по названию торговой области Ломбардия в Италии) и евреев. Те и другие традиционно занимались торговыми и банковскими операциями, их общины объединяли торговцев вразнос и банкиров, ростовщиков и лавочников. Французские дворяне всегда считали инонациональный элемент стоящим по своему статусу гораздо ниже их самих и не стеснялись выказывать торговцам и ростовщикам свое презрение. При этом брать в долг деньги под проценты, просить займы или ссуды у ломбардских купцов или еврейских банкиров зазорным у французского дворянства не считалось.
Своего рода моральной компенсацией за «унижения», связанные с необходимостью просить деньги в долг, было уничижительное отношение ко всему, что было связано с процессом их зарабатывания. В кодексе чести дворянина традиционно почетными занятиями считались королевская служба, война, охота, балы и турниры. Все прочее дворянина волновать было не должно. Но сложность заключалась в том, что все мероприятия, связанные с «достойным» времяпрепровождением, требовали огромных расходов. Поэтому неучастие дворян в балах, приемах и охотах с одной стороны порицалось, с другой же участие в них требовало огромных и постоянных денежных затрат, что делало невозможной жизнь дворянина без услуг ростовщиков.
Подобные форматы отношений порождали с одной стороны бесконечную зависимость дворян от банкиров, но и вместе с тем – безграничное неприятие, часто граничившее с презрением и ненавистью первых по отношению ко вторым. Именно поэтому торговля и все, что с ней связано, входило в ассоциативный ряд с инородцами и их «презренными» занятиями. Вспомни, дорогой читатель, поэму А.С. Пушкина «Скупой рыцарь». Диалог рыцаря и дворянина мессира Альбера с еврейским ростовщиком является, пожалуй, наиболее красочным и талантливым изображением взаимоотношений должников и кредиторов того времени. Собственно, к чему была эта странная ремарка? Автор пытался наглядно объяснить тот факт, что французские дворяне-католики, будучи не менее лихими рубаками и бретерами, нежели гугеноты, и в страшном сне не могли себе представить собственную персону на поприще негоцианта, которого от души презирали. Именно поэтому в устах дворян-католиков, рьяно отстаивавших древние феодальные принципы, все, кто проявлял интерес к финансовым операциям, носили презрительное прозвище «торговцев».
В корне противоположных принципов придерживались дворяне-гугеноты. Даже более того, основные религиозные постулаты, за которые гугеноты боролись с оружием в руках и не щадили ни себя, ни соотечественников, прямо диктовали своим адептам необходимость кропотливо и постоянно трудиться, зарабатывать деньги и приумножать капиталы. Именно активный труд и, как сказали бы в наше время, создание рабочих мест, было залогом достойной загробной жизни для гугенота, именно через них лежал путь верующего в Рай.
Согласно их религиозной традиции, христианин должен был не просто страдать во искупление первородного греха, терпеливо неся свой крест. Христианин должен был создавать блага, поскольку если добро и зло – от Бога, то войны и болезни – есть кара за грехи, а деньги, почет и возможности – наоборот, своего рода показатель достойного христианского служения высшим силам, притом отмеченного и вознагражденного ими. Христианин, согласно религиозным представлениям гугенотов, должен был быть трудолюбивым, как пчела. Пчелы ведь собирают мед – соответственно, занимаются накопительством, но при этом являются примером достойного образа жизни, проповедуемого самим Христом и его Апостолами.
Отношение к торговым операциям было еще одной из трещин, пролегших между католиками и гугенотами во Франции. Те, кто был удостоен презрительного прозвища «торговцев», в насмешку называли своих идейных противников «потомками Роланда» по имени легендарного рыцаря, являвшегося своего рода идеалом для католика-дворянина, идеалом, кстати, в реальной жизни отражения не имевшим.
